Поэт и Русалка - Страница 40

Некоторое время граф пребывал в задумчивости.

— В том, что вы говорите, есть резон, — сказал он наконец. — Но, господин Кунце… Я ни за что не поверю, что вы лишены любопытства. Вы ведь любопытны?

— Есть грешок…

— Вот видите. И вы пытаетесь меня уверить, что так и не попытались за эти четыре месяца отыскать разгадку столь странного поведения профессора? Который, в общем, известен как человек здравомыслящий и не склонный к эксцентричности на английский манер… Будьте уж со мной откровенны до конца, душевно вас прошу… до сих пор у меня не было причин на вас сердиться, но…

— Я понял, понял! — сговорчиво воскликнул Кунце. — В конце-то концов, профессор мне не сват и не брат, и я не давал клятвы молчать о том, что видел… Видел я, впрочем, немного…

— Но что-то же видели? Если учесть, что от двери вашего бывшего дома эту комнату отделяет буквально несколько шагов. На вашем месте, господин Кунце, я бы наверняка устроился наблюдать у окна… а впрочем, нет нужды, можно оставаться на вашем обычном месте за конторкой, как в первом ряду театральных кресел…

— Вы невероятно проницательны, ваше сиятельство, — с усмешечкой сказал трактирщик. — Любопытство — опять-таки из тех мелких грешков, что не преследуется ни Господом Богом, ни законом… Знаете, что мне, человеку не романтичному, а напротив, меркантильному, пришло в голову в первый момент? Что иные легенды о старых кладах не лгут… не могут же все легенды врать? Кладов и в самом деле немало запрятано. Вот я и подумал: а не отыскал ли наш профессор в своих манускриптах упоминание о каком-то кладе в Доме Итальянца? То-то и заплатил тройную цену, рассчитывая возместить расходы… Не подумайте, бога ради, что я замыслил нечто предпринять, я человек законопослушный… Мне просто стало любопытно. Мучил вопрос: а не свалял ли я дурака? Вот я и превратил эту комнатку в наблюдательный пункт… Только должен вас разочаровать — как я сам разочаровался очень быстро. Ничего особенно интересного не видели ни я, ни Фриц… мой доверенный человек, который меня сменял у окна. Начну с того, что профессор, как позже оказалось, вовсе не собирался там поселиться — и ровным счетом ничего в доме не переделывал. Оттуда не вынес ни единого стула — и туда не внесли хотя бы кастрюли. Вот только на другой же день, едва стемнело, профессор туда пришел, и не один, а в сопровождении некой девицы, совсем молоденькой. — Трактирщик ухмыльнулся. — Тут-то мне и показалось, что разгадка была самой простой: мало ли почтенных господ любят тайком пообщаться с очень юными девицами, которых правильнее будет назвать даже не девицами, а детьми? Даже и не с девицами, случается, а еще похуже… Дело, между нами говоря, вполне житейское, сплошь и рядом не получает никакой огласки, если все происходит потихонечку, и заинтересованные стороны жалоб не подают… Четыре вечера профессор туда приводил эту соплюшку. А потом — как отрезало. На пятый день пришел один, притащил какой-то сверток, длинный и вроде бы тяжелый, тщательно увязанный. Вроде бы торчала откуда рукоять то ли лопаты, то ли кирки, но точно утверждать не берусь. И еще с неделю появлялся на ночь глядя в совершеннейшем одиночестве, как на службу ходил. Оставался там на всю ночь… а между прочим, с девицей он никогда больше, чем на час-полтора, там не задерживался. Уходил только на рассвете. Ну вот, а потом он стал появляться гораздо реже, пару раз в неделю, и уже не вечером, а без всякой, можно выразиться, системы… В одном я твердо уверен: ничего он оттуда больше не выносил, даже того свертка, что тогда притащил. Черного хода в Доме Итальянца не имеется, так что другим путем он не мог ни уйти, ни прийти… Так оно и продолжается все эти четыре месяца: приходит на пару часов, без всякой системы, то раз в неделю, то два-три… и осталось у меня впечатление, что выходит он оттуда злющий-презлющий, в каком бы настроении ни вошел. И никаких девиц после того первого раза там больше не бывало… Может, и в самом деле ищет клад? При всем своем уме клюнул на очередную мошенническую карту или фальшивую «кладовую запись», их нынче фабрикуют, как пирожки… Ищет-ищет, не находит и оттого, простите на худом слове, стервенеет всякий раз, будто пес, у которого из-под носа увели мозговую косточку… Вот и все, а больше мне рассказать нечего, клянусь всем нажитым добром, незапятнанной репутацией, отцом с матерью и святой Агнессой, покровительницей квартала нашего…

Граф некоторое время испытующе смотрел на него, потом сказал все так же спокойно:

— Пойдемте, господа. Мы еще вернемся, Кунце, если возникнет необходимость…

— В любое время готов служить!

В коридоре, кроме давешнего сыщика, дожидался еще один, помоложе, с озабоченным лицом. Без особых церемоний он тут же приник к уху графа и стал что-то шептать с таким выражением лица, словно сообщал о кончине кого-то из близких родственников. Граф, не дослушав до конца, оборвал его резким движением руки, чуточку подумав, что-то тихо и энергично приказал. Сыщик опрометью выскочил за дверь. Тогда только граф убрал с лица обычную маску непроницаемости — и его, сразу видно, охватила та же озабоченность.

— Ситуация осложняется, господа, — сказал он тихо. — Агенты привели слесарных дел мастера, чтобы открыть дверь, но он клянется, что с замком справился, но дверь заперта на засов изнутри…

— Значит, Гаррах в доме? — воскликнул барон.

— Кто-то, безусловно, в доме — и этот кто-то никак себя не проявил, когда стучали в дверь, когда мастер возился с замком. Я распорядился привезти людей с инструментами и взломать дверь. Некоторая огласка неизбежна, любопытных вокруг хватает, хотя они и прячутся за занавесками, но, думается, тут уж не до церемоний — особенно если вспомнить, что черного хода в доме нет…